Сад Памяти в деревне Соловьи Кировской области

Есть в Российской глубинке деревня,
Имя носит она красивое:
«Соловьи» её кличут издревле,
Район Котельнический, область Кировская.
Ни одну деревеньку в стране моей
Стороной не прошёл сорок первый год –
В бой шагнули из них миллионы людей:
На защиту Земли родной встал народ!
Вот и из Соловьёв мужики на фронт,
Все, кто мог встать в строй, не задумываясь…
И не трель соловья – грозных взрывов гром
Услыхать им пришлось, не прислушиваясь.
Вот и Колька Шахтарин, хоть один рос в семье,
С первых дней, вместе с односельчанами
На передний край по той страшной войне…
Парень он был всегда отчаянный.
Сразу он в морскую пехоту попал –
Лихо на бок берет, сердце тельник рвёт,
А для фрицев он «чёрным дьяволом» стал:
Так морпехов звал в страхе фашистский сброд.
Смело он воевал, не боялся врага,
Но под Мурманском как-то в атаке
Получил он раненье, но чёрту рога
Колька наш обломал – выжил таки.
Снова в бой он пошёл за свои Соловьи,
В страхе немцы пред ним трепетали…
Пули-дуры, и вот, во второй раз они
Всё ж Шахтарина Колю достали.
Но морская душа не торопится в рай,
И в санбате не слышен крик чаек,
Эй, старуха с косой, ты пока отдыхай –
Враг девчат Соловьёвских печалит.
И с удвоенной яростью бьёт автомат,
Но… война есть война, горько всё же…
Третье в голову получил наш солдат,
Жив – остался, но видеть – не сможет.
Он с победой вернулся к себе в Соловьи,
«Здравствуй, Мама, Отец… Да не плачьте вы!
Я ж живой, ну задело чуть, ну что ж вы, мои…»
Эх, война – сущность подло-палачья.
Но ждала впереди пострашнее весть:
«Коля… братьев Токаевых нету…
Всем троим твоим другам не óбнять невест…
Прокатилась слеза по берету.
«Колька, Лёха, Серёга, да как же вы!..»
Горло сжало стальною дланью.
«Кто ещё?» «Братаны,– Шалагиновы…
В сорок первом… И Пашу, и Ваню.
«А Ванюха? Сметанин?» «В сорок втором…»
«Все друзья, Коль, погибли твои!
Но не просто – за Родину! За Отчий дом!
За родные свои Соловьи!»
Больно друга терять – в сердце горе-печаль.
А троих?! Три могилы, три гроба…
Двух двоюродных братьев, соседей, сельчан…
После этого выдюжь попробуй.
Стиснул зубы солдат: «Эх, уйти б за село,
Дать бы волю слезам в одиночестве!
Но хоть знаешь, казалось, любой бугорок,
А слепой… Лишь в подушку… И молча…
Время шло. Оно – лекарь: притýпилась боль,
Но друзей помнил ежеминутно.
Голоса слышал их, «видел» перед собой,
Засыпал зачастую под утро.
55-й! Весна! Гром салютов гремит!
Ветеранов славит народ!
Десять лет уж над Миром мир стоит,
Десять лет никаких нет невзгод.
По заслуге почести все приняв,
Николай наш вернулся к дому.
На скамейку присев и, чуть радость уняв,
Стал он думать давнишнюю думу.
«Не Господь я, друзья, воскресить не смогу,
Только будете всё ж вы со мной!
Я вернулся живым, знать у вас я в долгу!
Знать должны снова встать вы в строй!»
«Привези три ростка – попросил он отца –
Тополиные черенки.
Возле дома, но только сажать буду сам.
Пусть не вижу, но две ж руки.
Подготовил он лунки, лопату взяв:
Тополёк. Тополёк. Тополёк.
«Вот и снова со мной вы, мои друзья,
Алексей, Николай, Серёга».
На каждый – табличку с именем друга,
Ствол тронул рукой – «Молодцы!»
Такая же крепкость, мощь и упругость –
Одно слово – кузнецы!
Потом он ещё посадил два древа –
«Привет, Шалагиновы братья,
Скорей подрастайте на радость морпеха,
Чтоб мог бы и вас обнять я!
Клён молодой рядом с вами стоит.
Узнали? – Ванятка Сметанин.
Такой же он стройный остался. Шумит
Узорчатыми листками.
Так úзо дня в день, то росток, то три
Вставали у дома Шахтариных,
Те, кто не вернулся в свои Соловьи,
Руками, что видят, взрождаемы.
И не был забыт им никто из сельчан –
Чем память солдата измерить?
Сад Памяти встал вокруг озера там…
С войны Соловьи не пришлось им встречать.
А было их – семьдесят девять!
Почти каждый день приходили туда
Их матери, вдовы, дети…
И… будто бы как до войны, как тогда:
Кто с сыном, кто с мужем, кто с тятей…
Землянку там вырыл старый солдат,
Сидит у печурки походной,
Невидящий взор земляной накат
Не сдержит – вокруг столько рóдных!
Беседовал с ними он вечерами,
На ощупь по имени каждого знал,
Своими невидящими глазами
Он видел весь мир с тем, кого вспоминал.
Не знаю, что дались мне те Соловьи,
И жив ли ещё тот Шахтарин?
Бернеса принял журавлиный клин).
А он, может быть, как из них один,
Давно живёт в Саду Памяти.