Кондауров, Михаил Трофимович

К 60-летию Победы в г. Старый Оскол выпустили «Книгу Памяти», в которой поименно перечислены

погибшие в войне воины района. Их чрезвычайно много. На родное Кондаурова Михаила Трофимовича

приходится более 800 погибших воинов, среди них 24 его однофамильца. Дед Михаила Трофимовича их всех

знал, они приходились ему родственниками. У деда были сестры и дочь, поэтому среди погибших были

родные с другими фамилиями. Буквально каждую семью коснулись утраты родных и близких, причем не

один, да и не два раза. В дальнейшем эти невосполнимые утраты на многие годы и десятилетия сказались

на судьбах и жизни его земляков.

Яркими впечатлениями из детства Михаила Трофимовича были воспоминания о войне: « Я хорошо

помню летний день 1941 года, когда нас разбудил грохот танковых гусениц. Через село проходила, как

мне казалось, бесконечная наша танковая колонна. К тому времени взрослые мужчины уже были призваны в

армию, в домах остались женщины, дети и старики. Любая информация о войне пересказами людей быстро

распространялась. Более старшие ребята уже могли комментировать прохождение танков: где командир,

где танкетки, какие танки и т.п.

Тогда мне было три года, и многое из пережитого память не сохранила, но прохождение танков

запомнилось. Эпизод долго обсуждался, вспоминался взрослыми и детьми.

Моим родителям было по 28 лет. Брату было 4 года. Отец построил свою избу, но вселиться в нее

мы не успели. Все избы в селе были крыты соломой. В избе одна комната с русской печью, с земляным

полом. Зимовали мы у тети. Спали на печи впятером (две мамы и трое детей). Как это получалось уже

трудно представить. Днем я оставался один с наказом сидеть на печи. Несмотря на холод, я спускался с

печи,царапал лед на стекле, что бы что то увидеть за окном. Помню свои растопыренные пальцы рук,

распухшие от обморожения. Наши мамы, как и все другие женщины села, работали в колхозе, молотили

убранный летом хлеб. Моего брата и двоюродную сестру мамы брали с собой, что бы они были «на

глазах». Думаю, что у меня не было одежды для той зимы.

К лету 1942 года многие семьи получили похоронки. Погиб родной брат нашего отца, муж сестры

отца, муж сестры матери. Однажды пришло письмо от отца с адресом, написанным чужим почерком, что нас

напугало. Само письмо было написано отцом, только левой рукой. Отец был ранен под Смоленском в

правую руку при минном обстреле, с ранеными попал в сибирский военный госпиталь.

Как то над селом пролетел самолет. Кто-то определил, что это немецкий разведчик. Через пару

дней начались бомбежки. Горели избы, гибли целые семьи. Кто-то сказал, что ради спасения нужно

уходить из села в поле.

Однажды не успели добежать до поля. Помню вой самолетов, разрывы бомб. Мы оказались в картошке.

Я лежал и смотрел на пикирующий самолет, слышал дикий вой (как, потом, в кино). Бомба разорвалась

очень близко. Мне показалось, что земля высоко подняла меня, потом опустила. Возможно, что я терял

сознание, потому что этот полет в памяти сохранился длительным. После взрыва я не могу сделать вдох,

ловлю ртом воздух, но у меня ничего не получается. Потом мать мне рассказывала, что я лежал белый,

как мел, рядом на расстоянии руки лежал горячий осколок. Не отдавая отчета, что со мной, она

подхватила меня, позвала брата (он мог бежать), и продолжила бег.

До поля оставалось не более 200 метров, как снова послышались самолеты. Мы были у самой крайней

избы, поэтому побежали к избе. Там были такие же люди, они позвали нас в сарай. В сарае уже были

двоюродные сестры, они тоже пробирались к полю. Тут же в проеме двери сарая появился солдат с сумкой

и лошадью (он тоже прятался). Кто-то крикнул, что из-за него могут все погибнуть. Но бабахнуло

где-то в стороне. От солдата узнали, что он военный курьер, должен доставить куда-то бумаги. Когда

самолеты улетели, солдат ускакал, а все люди бросились в поле.

Не помню, был ли налет, когда мы прятались в подсолнечнике. Помню лишь, что мы с братом долго

сидели под материнским платком, было душно, пыльно. Кто мог, те копали окоп; крошки земли попадали

нам в глаза; нам хотелось пить, мы засыпали, просыпались…

Летом 1942 года немцы вошли в село. Я был около своей избы, в канаве у меня были какие-то места

для игры. Вдруг услыхал непонятные звуки, непонятную речь. Из-за лопухов я увидел необычных лошадей.

Это были громадные тяжеловозы; упряжкой «по 4» они тащили орудия; рядом шли солдаты. Скоро они

остановились, стали обустраивать стоянку. Раздались выстрелы, заскулила собака деда. Потом они

поохотились за курами, развели костер, стали варить еду.

У меня на голове была солдатская пилотка со звездочкой. Я ее спрятал в лопухах и канавками

добрался к дому тети. Помню, что мама уже знала, переживала за меня, спросила про пилотку.

Всю зиму женщин гоняли на работу. Уже полицаи обходили избы, объясняя новый порядок. Женщины

как-то умудрялись протопить избу и накормить детей.

Лето 1943 года оставило в памяти непрерывную канонаду на востоке, где 60 дней и ночей шли бои на

Курской дуге. В один из дней небо покрылось черными тучами, которые закрыли солнце. Это под

Прохоровкой (не более 80 км. по прямой от нас) горело все, что могло гореть, в том числе тысячи

танков наших и немецких, которые сошлись в крупнейшем танковом сражении.

Много раз по вечерам мы с другими ребятами наблюдали воздушные бои над Старым Осколом (по

прямой 20 км. от нас). В небе рыскали лучи прожекторов, ловили фигурки самолетов. Хлопали зенитки,

небо пронизывали струи трассирующих пуль. Мы радовались, если самолеты падали вниз. Это были

немецкие самолеты.

После Курской битвы немцы отошли, минуя село».